ХУТОРОК В СТЕПИ

     На карте Новоаннинского района, в юго-восточном углу, есть небольшая точка, означающая хутор Красавский. Это – моя родина. Ровно сто лет назад, в холодное Вербное воскресенье 1900 года, сюда прибыли 22 семьи крестьян-переселенцев из Курской и Полтавской губерний. Среди них были мои прадеды – «курсаки» Иван Фёдорович Тараненко и Яков Павлович Бондарь, три брата Колесниковых, братья Лышенко, Сапко, Марченко и другие. [1]

     Земли эти на карте Хоперского округа Области Войска Донского значились как клин №3, 5000 десятин, дарованных царем офицеру Красовскому за службу и участие в Кавказской войне. Через балку, названную моими земляками Казачьей, находился х.Попов Етеревской станицы Усть-Медведицкого округа. Казаки селились в основном по рекам, а степное междуречье Бузулука и Медведицы долгие годы было государевой землей, раздаваемой им в награду. Вот и возле участка Красовского были земли таких же офицеров-помещиков Золотарева, Родина, Карякина, Мишина и других. В память о них ныне нам остались лишь названия прудов да местечек их бывших имений. И прудок возле х.Красавского долго называли Родинским. Сюда когда-то гоняли на водопой стада откармливаемых Родиным бычков.

     Ходоками-разведчиками перед переселением были А.Т.Колюка, П.Г.Белый, В.Г.Сахненко. А первым поселенцем на клине №3 уже второй год был с женой и племянниками Павлом и Дмитрием Ефим Павлович Бутко, бывший солдат Красовского, повстречавшийся ему на ярмарке, на станции Лозовой. Старое родовое поместье известных тогда Красовских находилось где-то там, в Полтавской губернии. Красовский предложил бывшему сослуживцу перебраться сторожить его земли на Хопре, так как от заготавливаемого там для армии сена доходы были небольшими из-за хитростей управляющего и косарей-казаков, выкашивающих себе хорошие участки.

     Уже к осени все переселенцы построили в центре участка два ряда хат вдоль сооруженного пруда. Кто строил землянки из дёрна, кто – избушка из самана, а некоторые разжились и лесом на бревенчатые избы с разбегающегося «самовольного» хуторка Лизарики у балки Казачьей. Чиновник, приехавший из села Мачеха, центра Мачешанской волости, утвердил избрание старостой хутора Е.П.Бутко, разъяснил местные порядки и объявил, что хутор будет называться Красавским, по фамилии прежнего владельца земли, сдавшего её в Поземельный банк для переселенцев. Крестьянам отошло 4500 десятин, а 500 осталось под сенокос для армии. [2] Земли было много, и по сравнению с соседями из образованного тогда же хутора Ново-Киевского, Красавка, как её попроще звали земляки, стала быстро обживаться и богатеть, продавая излишки сена и зерна на осенних ярмарках в казачьем хуторе Большие Медведи. До столыпинской реформы крестьян переселяли не всех подряд, а тех, кому община давала поручительство, что они не лодыри и не пьяницы. Так что ехали сюда трудяги.

     Волнения 1905 года моих земляков обошли стороной. Они жили с соседями-помещиками тихо-мирно, потому что и сами трудились, чтобы богатеть и жить лучше. Как и везде, почти сразу же пошло естественное разделение крестьян по достатку. Кто жил большой семьёй с множеством рабочих рук, тот и богател быстрее. Хотя тогда средней считалась семья в 5 человек, но были и такие, где жило до 30 душ. За стол садились в три очереди. Потом, в 1930 году при массовой коллективизации, никто не считал богатство таких семей подушно, и многие из них оказались раскулаченными.

     Прадед Иван Фёдорович не торопился выдавать своих дочерей замуж на сторону. Наняв работником в хозяйство С.Ф.Шешеню, присмотревшись к его труду, он выдал за него старшую дочь Дарью и приехал сюда одной большой семьёй. Моего деда Артема прадед женил в 1906 году. В тот год, вспоминала бабушка Ефросиния, строили церковь в х.Попов, собирая с каждой семейной пары по 5 рублей. Помещик Карякин, спросив, сколько денег собрали с окрестных казаков и крестьян, внес на церковь столько же, получив почетное право быть похороненным после смерти у её стен.

     А зятьёв прадед отделил окончательно, купив им хаты, после 1910 года, когда и свою вторую дочь Акулину выдал замуж за А.С.Бусенко, аналогично первой.

     Политый крестьянским потом, богатый чернозем обильно родил. Крестьяне даже масло давили из тыквенных и арбузных семечек. Это сейчас смотрят на такое масло как на лекарственную диковинку, долгие годы, закупая его за границей.

     С началом столыпинской реформы освоение этих земель резко возросло. Вокруг Красавского появилось много других небольших хуторов, для которых он стал центром «мегаполиса» - Троецкий, Крепкий, Шопинский, Сосенский, Баландинский, Гудковский, Маркухин. [3] Жизнь кипела, и накануне массовой коллективизации, в 1929 году, в школе учились уже 44 ученика.

     Начало Великой (Первой мировой) войны землякам запомнилось весьма холодными весной и летом, а также обилием мышей, лезших к жилью. Парней призывного возраста – 21-летних – вызывали на медкомиссию в Михайловскую слободу. [4] Кто-то старался обмануть комиссию или откупиться, а кто-то, как А.Т. Колюка, с гордостью отправляли служить своих сыновей. М.Я.Гужва писал родным, что видел царя, но вскоре письма от него приходить перестали. Погибли Михаил Терещенко, Алексей Белый, Ефим Колюка, Тимофей Вакулович Хоружий, а в 18-м из немецкого плена вернулись Матвей Гужва и Порфир Белый. Оказалось, что в плену они были определены на работы к помещикам, случайно там встретились, а после перемирия с немцами их вместе с казаками доставили до Урюпинской, откуда они пришли домой пешком. Следует отметить, что жена Матвея – Матрена, сестра моей бабушки Ефросинии, все месяцы плена мужа получала от царского военного ведомства с волости пособие по 6 рублей. Тогда это были немалые деньги, собрав их за несколько месяцев, можно было купить лошадь.

     В 1916 году новый староста хутора Василий Андреевич Колесников предложил народу построить школу: «Хватил нашим детям расти неучами». До этого обучение детей грамоте несколько лет было «надомным». Учителем вначале был дьяк Василий из Михайловской. Жил он у Сапко, а учил детей в хате Соколенко – 6 мальчишек и 6 девчонок. После смерти дьяка учителем некоторое время был Василий Иванович Гнедко, который оказался революционером и неожиданно исчез от внимания полиции.

     Колесников, узнав, что в х.Большом продают поповский дом, убедил земляков купить его под школу, а под фундамент – кирпичные сарай и погреб в соседнем немецком хуторе Прибы. [5] Школу строили всем миром. Первой учительницей была в ней дочь попа из Секачей Евдокия Алексеевна Голушко. Плата за обучение была своеобразной: каждый ученик должен был принести в зимние месяцы деревянную чурку и с десяток кизяков, которыми обогревали классы. Не все семьи имели достаточно скота, навоз тоже был в дефиците, и немало детей из-за этого ходили в школу лишь в тёплые осенние месяцы. [6]

     Кизяки долгие годы были основным топливом для печей в нашей степной зоне. Ныне не всякий знает, что это такое, а тогда основной работой крестьян после весеннего сева были заботы по заготовке кизяков. Об этом писали в 1930 году в Саратов, тогдашний центр Нижне-Волжского края, уполномоченные, недоумевающие, почему крестьяне бросили колхозный сев в июне, а взялись за кизяки.

     До начала тридцатых годов в школе было всего три класса. Среди первых её учеников был и В.И.Шевченко, будущий Герой Советского Союза №69. Саманка его отца стояла в самом начале хутора, слева.

     Красавская начальная школа дала путевку в жизнь многим сотням моих земляков. Многие из них стали учителями и врачами, агрономами, инженерами, программистами. Пётр Иванович Сапко стал кандидатом сельскохозяйственных наук, и долгие годы занимался научно-преподавательской деятельностью в Молдавии. Много лет прокурором Николаевского района нашей области был Виктор Дмитриевич Никишкин. Кроме генерала авиации В.И.Шевченко школа выпустила и пять старших офицеров армии и флота – П.А.Бусенко, И.Е.Суховея, В.И.Хоружего, А.И.Лышенко и автора этих строк. Это – два артиллериста военной поры, ракетчик, подводник-шифровальщик и лётчик морской авиации.

     Революцию и смену власти в столице мои земляки встретили спокойно, потому что здесь извечный российский земельный вопрос их не волновал. Пользуясь безвластием, прибрал к рукам остальные 500 десятин участка Красовского В.К.Суховей. Вернувшись с фронта, солдат Анисим Миргородский с товарищем подкараулил и убил из револьвера соседского помещика Дмитрия Родина. А сыновья Родина трудились потом на благо Родины, занимая даже управленческие посты. Его внучка Мария Васильевна Родина учительствовала в 30-е годы в Новокиевке. [7]

     Лет через десять после революции, дебоширя на улице пьяным, всё с тем же револьвером в руках, Миргородский будет застрелен председателем Гудковского сельсовета Богданом. А весной 30-го, поехав с женой на станцию Филоново проститься с высылаемыми родственниками жены, и сам Богдан был убит кем-то из ранее им раскулаченных. Такая вот цепь событий.

     В 1917-м умер мой прадед Иван Федорович, успев продать жернова с купленной у казаков в 1912 году ветряной мельницы, с брёвен которой перестроил свой дом, где потом родился и я. Только в 40-м ржавое кровельное железо пришлось заменить на солому, потому что деду новое железо на крышу было уже на колхозной работе не осилить.

     Гражданская война прокатилась по хутору новыми жертвами и страшным разором. Чтобы задушить советскую власть, белоказаки старались перерезать железную дорогу Поворино-Царицын. Для её защиты в начале июня 18-го поднялся отряд Миронова, куда вошла и рота панфиловских добровольцев. Мироновцы охраняли боевой участок от х.Титова возле Филоново до станции Зеленовской. [8] Мобилизацию стали объявлять как белые, так и красные.

     В июне отряд полковника Ситникова из станицы Преображенской пожаловал для насильственной мобилизации и в Новокиевку с Красавкой. Среди заметённых был Иван Степанович Бичехвост, братья Прокоп и Иван Бондарь. Их отец взмолился, что остается без помощников, и Ситников Прокопа отпустил. Данила Орлов, поняв, зачем явились казаки, вскочил на лошадь и понесся степными балками. Казаки гнались за ним, стреляли вдогонку, но тот, зная местность, ушел. А Иван Бондарь и Бичехвост, за которого прадед выдал замуж свою племянницу Марину Тараненко, так и погибли вскоре ни за что. [9]

     Казаки наведывались не раз: то со стороны Преображенки, то со стороны х.Попова. Мужики и парни прятались по полям, в копнах скошенного сена. Проверяя штыками копны, казаки закололи Ефима Марченко. Забирали они лошадей и фураж. Так мой дед Артем враз лишился трех своих лошадей и выездного жеребца. От казачьих набегов земляки стали образовывать отряды самообороны, названные потом краснопартизанскими. [10] Прокоп Бондарь, Емельян Суховей, Алексей и Ефрем Колесниковы, Иван и Максим Шевченко, Тимофей Петрович Хоружий и другие вместе с группой Палашевского из Новокиевки входили в панфиловскую роту Трофима Михайловича Доценко. В сборнике документов «Филипп Миронов» приводится боевая сводка, как 31 июня 1918 года мироновцы совместно с моими земляками-добровольцами в 7 часов утра повели энергичное наступление на станицу Преображенскую для воспрепятствования насильственной мобилизации Ситникову, разбили его отряд и заняли станицу. Причем, ситниковцев было до 800 человек, а мироновцев с добровольцами до 300. [11]

     Но к августу 18-го красным пришлось отступить к линии железной дороги Балашов-Камышин, покинув пределы Области Войска Донского. Сильный бой был вокруг одной из высот за Атамановкой, куда возить боеприпасы со станции Панфилово пришлось по гужповинности и моему деду Артему с другими нестроевыми земляками.

     За красными войсками тянулось в эвакуацию много гражданского населения. [12] Закопав кое-какое добро, погрузив на подводу дочерей, поехал за Елань и мой прадед Бондарь. Но в пути попали под шальной обстрел казачьего разъезда, одна из пуль попала лошади в круп, та взбрыкнула и убила копытом в грудь прадеда. Дочери похоронили его, поплакали и одни добрались до села Хрущевка Саратовской губернии, где маялись зиму 18-19-го годов. [13] Их брат Прокоп был у Миронова начальником на станции «Хвойная». Вера Прокопьевна, родившаяся там, вспоминала потом рассказы отца о боях, о Миронове. К сожалению, все боевые документы отца она положила в шестидесятые годы ему в гроб. [14]

     Дважды в 18-19-м годах фронт устанавливался по линии железной дороги Балашов-Камышин. После известного Вёшенского восстания, поддержанного большинством хоперских и усть-медведицких казаков, с мая 19-го Красная Армия опять стала отступать. В начале июня, разбросав бригады и дивизии 9-й армии в районе Себряково - Панфилово – х.Сенной, её командующий Н.Д.Всеволодов, бывший царский полковник, перебежал к белым. Войска красных откатились к Поворино - Балашову - Елани. Здесь тогда воевал известный потом военачальник К.А.Мерецков.

     Отряды войск стояли по крупным станицам, а степное междуречье было ничьим. Здесь ходили разведки и красных, и белых. Часто между ними завязывались перестрелки. Иван Петрович Хоружий с х.Гудковского после такой вот перестрелки прятал у себя от белых раненого красноармейца-разведчика, рискуя семьёй. А в 30-м, когда в «кулаки» попали и братья Колесниковы, и Бондарь, и Суховей, и все Хоружии, в августе выселять их на районную кулацкую точку №3 под х.Железкин прибыл отряд под командой особоуполномоченного Курдакова. Оказалось, что это тот самый раненый разведчик. Он отставил от высылки семьи красных партизан П.Я.Бондарь, Ефрема Колесникова, Тимофея Хоружего, написал справку, что таким же красным партизаном является и спасший его Иван Хоружий. Эта справка спасла семью Ивана Петровича, но всех остальных местная власть, всё же, глубокой осенью вывезла на кулацкую точку. [15] Алексей Колесников писал потом в Преображенский райисполком А.Нахватову, бывшему военкому штаба войск Усть-Медведицкого округа, принимавшему активное участие в дискредитации и аресте Миронова, что это, видимо, оттого, что в Гудковском сельсовете им мстили родственники братьев Ногиных, которых они гоняли в начале двадцатых как вакулинских пособников. Вакулинцами были также Новаки, Миргородские. Но Нахватов не помог реабилитации Ефрема и Никиты Колесниковых. [16] Никита умер по дороге с точки, и его семья развеялась по свету. Старшая дочь подкинула в михайловский детдом одного из братьев. Ефрем долго прятался у братьев на х.Америка и, вызволив года через два свою семью с кулацкой точки, уехал на Кубань. С год прятался на крыше дома тётки – Евдокии Алексеевны Харитоновой и его сын Григорий. Чтобы не увозить на кулацкую точку, поторопились выдать за нелюбимого молодую дочь Евгению…

     Вернувшись с фронта, Прокоп Бондарь спрятал под крышей в доме сестры Ефросинии, моей бабушки, винтовку и ящик патронов. Бабушка-пацифистка, обнаружив патроны, рассыпала их весной по снегу в огороде. Потом, в пятидесятые года, пропалывая с братьями огород, наткнувшись на очередной патрон, мы выкручивали пулю и поджигали горку пороха. Долго у нас игрушкой был и русский четырехгранный штык. Куда дел винтовку Прокоп Яковлевич, я не знаю, но из-за неё его потом – по доносу свояка – таскали в ОГПУ даже в тридцатом году…

     Начало двадцатых годов в наших краях было неспокойным. Не только казачье население роптало от политики расказачивания, но и часть крестьян испытывала разочарование в новой власти от огульной политики в продразвёрстке. Отдельные бандиты пошаливали здесь аж до 27-го года. А наиболее крупным выступлением против Советов было так называемое Вакулинское восстание 1920-1922 годов. Долгие годы К.Т.Вакулина из села Сидоры, что под Михайловкой, называли бандитом, умалчивая, что до восстания он был командиром 1-й Сидорской роты мироновцев в 18-м году, затем был командиром 201-го стрелкового полка 23-й дивизии Миронова, был награжден редким тогда орденом Красного Знамени, был членом РКП(б). Но 18 декабря 20-го года он поднял восстание, возмущенный проводимой ревкомами политикой. Его отряд (по одним данным – 1500 человек, по другим – до 6 тысяч штыков, 400 сабель, 2 орудия, 26 пулеметов) громил вокруг ревкомы и комбеды, наведываясь и в Новокиевку. Вспоминают, что он был человеком одаренным и мог играть на многих музыкальных инструментах. Может, по наследству, его родственница Валентина Ивановна Вакулина – Радченко была потом и моим преподавателем пения в новокиевской школе.

     С нашими местами связана не только боевая биография героя гражданской войны Филиппа Кузьмича Миронова, но и его трагедия. Первый раз его арестовал в х.Сатаровском 13 сентября 19-го года вышедший из х.Верхне-Лесного корпус Буденного с Городовиковым. 15 сентября на станцию Филоново прибыл бронепоезд наркомвоенмора Троцкого, который на броневике поехал в Староанненскую, где находился под стражей Филипп Кузьмич, чтобы спасти его от быстрого расстрела. За самовольный уход на фронт с Саранска Миронова объявили вне закона. Тогда его судили в Балашове, приговорили к расстрелу, но после его обращения к Ленину, помиловали. [17] Второй раз его арестовали, уже тайно, 13 февраля 1921 года, когда он, командующий Второй Конной армии, после разгрома Врангеля в Крыму заехал домой, в разгар восстания Вакулина. Комиссары боялись, что Кузьмич, пользовавшийся большим авторитетом среди казаков и крестьян, мог претворить в жизнь свой лозунг: «За Советскую власть, но без большевиков». На Тамбовщине ведь полыхало под таким лозунгом восстание Антонова. И Миронова, арестовав в Михайловке (в ордере на арест указан адрес: улица Английская, дом 12), срочно отправили спецвагоном в Москву, где его тайно и расстреляли. Сработал провокационный донос А.Т.Скобиненко, бывшего мироновца, секретаря Распопинского волисполкома, назначенного после ареста Миронова директором совхоза «Белые пруды», осужденного в 34-м за хищения на пять лет и умершего после тюрьмы.

     К сожалению, почти ничего нет о Миронове в Михайловском краеведческом музее. А ведь он был инициатором создания здесь советской власти.

     Даже сейчас, по прошествии восьми десятилетий, нелегко понять той правды. Часть мироновцев, вакулинцев, активных поборников новой власти, стала потом «бандитами», а часть доросла до больших советских постов. Некоторые мои земляки были в составе карательных полков Красной Армии, наводивших ужас не только на казачье население. Видел я в архивах расстрельные те списки от 16 до 60 лет: для острастки, для выкорчевывания «белой» кости, по подозрению в соучастии белым…

     Братья Алексей и Ефрем Колесниковы гонялись в 21-м по нашей степи с отрядом ЧОН за вакулинцами. Да и сам Вакулин был оставлен в 20-м в Михайловке командиром то ли караульного, то ли карательного батальона. Это потом слово «карательный» посчитали нужным убрать из того периода нашей истории. Но что было, то было…

     Соседи-новокиевцы оказались активными: центр новой волости – Ленинской – переместился к ним, поделив Мачешанскую. А вакулинцы, устроив в июне 21-го засаду в имении Родина, расстреляли всё первое руководство Ленинского волревкома – К.Н.Гришая, В.П.Серикова, Поликарпова. По одной из версий, предал Гришая его родной брат Антон. Такое было время. А после расстрела вакулинцы под гармошку уехали с родинского имения. [18]

     В 1922-м на х.Сосенский приехал в гости моряк Бондаренко. На х.Гудковском нашлось свободное помещение, и Бондаренко организовал создание Гудковского комбеда (затем – сельсовета), став его первым председателем. Одно время сельсовет назывался Ново-Григорьевским, объединяя не только «красавские» хутора, но и хутора у Гришинской балки – Ходулин, Качалинский, Весёлый, Карякин, Лазарев, Мишин.

     После гражданской войны опять заработала красавская школа. Учителями были Евгения Митрофановна Попова, затем Николай Иванович Головко, ставший потом профессором Ленинградского пединститута и в пятидесятые годы обращавшийся к моим землякам за подтверждением преподавательского стажа. С 1926 по 1928 год учительствовал Федор Иванович Гаврилов, уроженец Преображенского района, в будущем – заслуженный учитель РСФСР. С 1932 года почти тридцать лет проработал учителем и директором школы Николай Васильевич Ермаков. После него почти двадцать лет руководила ею Раиса Назаровна Железкина. В 1980-м школу закрыли. Приехав к родителям в 81-м году после Вьетнама, мы с братьями с грустью сходили к ней. Под обвалившимся потолком библиотеки раскопали старые школьные журналы, и взяли их на память: с 1949 года, когда старший брат Николай пошел в первый класс. А у отца с матерью нас здесь обучалось пятеро, и все получили потом высшее образование.

     В 1921 году в школе была столовая АРА – американской помощи голодающему Поволжью. До сих пор некоторые мои земляки помнят, как их там кормили белым хлебом и маиской – кукурузной кашей. Хлеб выпекали у А.Т.Колюки, чей сын Тимофей был уполномоченным от населения в этой столовой. Потом он был в активе волисполкома, поступил учиться в русско-украинский педтехникум на станции Филоново. В 29-м он будет отстранен от работы учителем в станице Преображенской как сын кулака, а в 30-м его с семьей выслали на кулацкую точку, затем в Караганду. Его сын Владимир дослужился в шестидесятые до майора-авиатехника…

     В конце 21-го неугомонный Алексей Колесников организовал в Красавском с 20-ю семьями сельхозартель. Но коллективная жизнь тогда не заладилась, и в 23-м артель распалась. Алексей с братом Дмитрием, с Иваном и Максимом Михайловичами Шевченко переехали жить на хутор Америка под Панфилово, организовав уже там коммуну «Красная Заря», давшую потом название самому хутору. Там жили многие их боевые друзья, оттуда был и их погибший командир Доценко, похороненный в Балашове. [19] Так станции Панфилово и досталась слава родины Героя Шевченко, хотя его отец жил с семьёй какое-то время на х.Красавском.

     А в саманку Шевченко дед Артем помог переехать жить своей сестре Акулине, брошенной мужем. За саманку они отдали телегу с конякой. [20]

     В 30-м, в пору всеобщей коллективизации, в этой саманке пытались сделать колхозную птицеферму, но после известной статьи Сталина повальное обобществление прекратили, и Акулина Ивановна с семьей вернулась сюда, где и прожила до 42-го года, пока колхоз не переселил их в лучшее жилье. А в Панфилово живут Николай Акимович Бусенко и Мария Акимовна, помнящие ту историческую саманку, сломанную лишь в шестидесятые годы…

     В голодном 22-м году дед Артем обменял казаку из х.Долгова молотилку за пять мерок пшеницы и пять – проса. [21] Потом за эту молотилку его таскали в сельсовет в нелёгком 29-м. Бойкая бабушка Ефросиния ответила там за деда, что они молотилку «зъилы», популярно объяснив членам сельсовета, как они её проели. От богатого наследства прадеда после гражданской войны и голода у деда уже ничего не осталось, и он избежал раскулачивания.

     В 1925-м в Красавском солидные мужики организовали товарищество по совместной обработке земли (ТОЗ) «Мелиорация», куда вошли остальные Колесниковы, Колюка, Сапко, Марченко, Гниденко. В кредит они купили паровой локомобиль, молотилку, два трактора «Интернационал», которые Путиловский завод копировал с «Форда». Иван Алексеевич Колюка быстро осилил работу на тракторе. ТОЗовцы организовали рытьё за хутором нового пруда, так необходимого в засушливом Поволжье. До сих пор этот пруд зовётся Новым. За ним в 27-м построили себе новые дома, но пожить в них им удалось недолго. В 29-м их всех раскулачили, как и многих моих земляков. Москва планировала ликвидировать 3 – 5 процентов хозяйств, называя их кулацкими. А Гудковский сельсовет раскулачил треть Красавки, почти полностью хутора Троецкий и Гудковский – всего более 50 семей, более всех сельсоветов Преображенского района. [22]

     Прав был Алексей Иванович Колесников: действовали тогда не только партийные установки, но и месть, зависть. На х.Страховском, например, актив решил раскулачить даже председателя сельсовета за то, что тот имел две железные кровати и самовар – жил богато по сравнению с другими.

     Бичом при раскулачивании было разворовывание имущества раскулаченных, о чём тогда писали как в открытой, так и в закрытой документации. Долго ещё многие мои земляки вспоминали недобрым словом тех активистов. С тех пор полностью исчез отсюда трудолюбивый род Остроуховых (6 семей), Сукачей (4 семьи), Марченко и Теслюков (по 3 семьи), Сапко, Беликов, Гончаренко, Ярошенко (по две семьи) и много одиночных фамилий. Сильно подорвался род Хоружей (раскулачили 11 семей), Колесниковых (4 семьи), Суховеев, Колюк (по 3 семьи). Распались от массовой раскулачки хутора Гудковский, Троецкий, Прибы. Полностью разбежался народ их Шопинского, Сосенского, Баландинского, Маркухина. Лишь небольшая их часть перешла жить в Красавку, а остальные развеялись по станциям и городам, подальше от крестьянского труда, вдруг ставшего опасным. Ведь основной причиной раскулачивания земляков было владение сложной техникой, наем батраков и аренда дополнительной земли, которой много ещё пустовало вокруг. Но и наем батраков, и аренда дополнительной земли разрешались тем Земельным кодексом – до февраля 30-го, когда это стало политическим криминалом. Так распорядилась власть: что было законным ещё вчера, стали ссылать за это «на Соловки».

     Высланные в марте на Север начинали в шалашах строить поселок Сосновый под Архангельском. После ликвидации районных кулацких точек остатки раскулаченных вывезли на угольные шахты Караганды, где «кулак» Милентий Петрович Хоружий заслужил в 49-м орден Трудового Красного Знамени, а в 52-м – орден Ленина. Трудягами были здесь, трудились на совесть и там. [23] Но сколько их погибло там от голода и холода. Защищая Родину от фашистов, сложили головы «кулаки» Хоружие Тимофей Петрович, Иван Тимофеевич, Дмитрий Леонтьевич и Николай Каленикович. Имею сведения о больших трудовых и военных достижениях детей и внуков тех Сапко, Марченко, Колесниковых, Хоружих, Колюк, Суховеев. Сколько бы страна выиграла, если бы мы обошлись без кровавого раскулачивания. До 47-го они имели в документах ограничительные спецотметки…

     В конце 29-го в Гудковском сельсовете организовали колхоз имени революционера Степана Халтурина. Два тозовских трактора перегнали на х.Сосенский, где было правление колхоза. Работать на тракторах в колхозе никто не умер, поэтому один, с маховым приводом, продали в Новокиевку, а второй стоял долгое время без дела. [24]

     Первым председателем колхоза был избран Бутко Семён Павлович. В 31-м из-за развала большинства хуторов Гудковский сельсовет прекратил своё существование, передав функции в Новокиевку. Вскоре колхоз Степана Халтурина объединили с новокиевским колхозом, по тогдашней идее гигантомании. [25] Но через два-три года колхоз разукрупнили, и в Красавке стал свой колхоз – имени Калинина, которому подчинили хутора Гуляевку и Калиновку. Земли в Красавке было много, а народа сильно поубавилось. [26] Даже в 34-м приходилось возить подводы, бороновать на коровах. Чтобы они не убегали на отдыхе, их спутывали. Когда такая вот спутанная корова полезла в пруд пить воду, споткнулась и стала тонуть, спасать её бросился Шешеня С.Ф., но корова его сбила и он утонул. [27]

     Уже в 30-м часть земель колхоза Степана Халтурина отрезали под образованное отделение №3 зерносовхоза АМО. [28] Не принимаемые в колхоз раскулаченные крестьяне трудились здесь на строительстве пруда, пока их не увезли осенью на районную кулацкую точку. Осенью тракторы пахали землю уже у самого х.Гудковского. [29] По полям жгли солому, а раскулаченные запасали себе на зиму горелое зерно, собирая его под соломенным пеплом.

     Осенью 31-го уже разрешили родственникам забирать детей раскулаченных от верной гибели с мест высылки. Немало в архивах сохранилось таких прошений на поруки. Дарья Шешеня ездила на Север, взяв детей племянника Гниденко Василия и сына Колесникова Павла – Дмитрия. [30] Но от голода там поумирало немало и детей, и взрослых. Да и здесь у Хоружего Тимофея Петровича, отпущенного, в конце концов, с кулацкой точки как бывший красный партизан, как и семья Бондаря П.Я., в течение одного весеннего месяца 33-го года умерло один за другим от голода трое детей. У Тимофея Петровича, обобранного «до нитки» после двух раскулачиваний, не было ни запасов продуктов, ни лишней одежды, чтобы менять её у соседей на харчи. А в колхозе ему платили крохи…

     Землякам некуда было деваться от крестьянского труда. И в колхозе они стали работать на совесть. Перед войной колхоз был премирован от ВСХВ мотоциклом, который на правлении решили продать, выдать денежные премии колхозникам и устроить за «казенный» счёт гуляние по такому поводу. [31] В колхозе уже было две своих машины. В 40-м в Красавке развернулось большое строительство: перевозили дома из хуторов Крепкого и Калиновки. Жизнь налаживалась, но грянула война…

     Ещё днём народ пел под гармошки песни, вечером смотрели фильм «Пятый океан», а после фильма подъехал транспорт: крики, слёзы, прощания – мобилизация. Почти сорок моих земляков оказались на фронте, по одному-два с каждой семьи: кто ранее по призыву, а кто  по мобилизации. Мобилизовали и обе колхозные машины вместе с шоферами – Крупкой Александром и моим дядей Яковом, которого сельсовет записал Тарановым. Девятнадцать земляков не вернулось домой. До сих пор ищу сведения о без вести пропавшем дяде Якове. Нет в районной Книге Памяти и Орлова Григория Даниловича, погибшего на финской. Эту несправедливость с Книгой надо бы району исправить. В нашем сознании эти две войны почти неотделимы. [32]

     Во фронтовую пору мужские руки в Красавке заменили женские. В несколько потоков десятка полтора девушек и молодых женщин окончили курсы трактористов. Была не одна только романтика. За отказ от тяжёлой работы на тракторе провела в урюпинской тюрьме несколько месяцев Мария Тимофеевна Хоружая, став в шестидесятые годы заслуженной колхозницей в «Заветах Ильича». Сильно обгорела, заливая в цилиндры для запуска СТЗ бензин, Анна Ивановна Хоружая. Потом она окончила Михайловское педучилище и более двадцати лет учительствовала. [33] Работая водовозом, надорвалась от тяжёлой бочки Александра Ивановна Хоружая, мучаясь потом долгие … Продолжение »