И  ЗА  ХОПРОМ  ЖИЛА  ЛЮБОВЬ

     Хочу поведать вам о судьбе простой женщины, матери моего покойного друга, Евгении Ефремовны Колесниковой, жизненные драмы которой неразрывны с биографией страны.

     Родилась тётя Женя в 1912 году на хуторе Красавском Хоперского округа области Войска Донского. Её дед, Иван Андреевич, был одним из тех переселенцев, кто основал этот хутор. А отец, Ефрем Иванович, проведя несколько лет на фронтах Первой мировой, активно воевал потом в Гражданскую в дивизии Киквидзе, тиф, погони в двадцатые годы по придонским степям за бандитами в чоновском отряде брата Алексея. Далее в его биографии – недолгая жизнь в хуторской коммуне, а с 1927 года – создание товарищества по совместной обработке земли и нормальная жизнь: первые тракторы, постройка новых домов под железом у нового пруда. Но в 29-м ТОЗы не вписались в сталинский план коллективизации: хоть и колхозы, да не с той зависимостью от властей, а посему – «лже-колхозы», и раскулачивание всех тозовцев, как и других хозяйственных крестьян. В этом разоре Хопёр был тогда лидером, о нём шла речь на ноябрьском пленуме ЦК ВКП(б), особо подчеркнул роль Хопра и Сталин в известной речи «аграрникам-марксистам».

     Чтобы спасти родительский дом от изъятия, Евгению в неполные 17 лет выдали замуж за бедного, нелюбимого, нелюдимого Трофима Кучеренко, на семь лет старше её. А у Евгении был уже любимый, её ровня Василий Колюка. Отчий дом спасти не удалось, - он был передан другому активисту-бедняку. Командир отряда ОГПУ Курдаков, вывозивший в августе 30-го раскулаченных на районную точку, оставил своим решением семью бывшего красноармейца Ефрема Колесникова, как и семью Ивана Тимофеевича Хоружий, прятавшего его у себя в 19-м году, раненого в одном из рейдов красных разведчиков в тыл к белоказакам. Но местные активисты, сводя свои счёты, вывезли, всё же, поздней осенью мать Евгении с тремя младшими сёстрами на точку. Её 16-летний брат Григорий год прятался от высылки на чердаке у тётки, а отец убежал в соседний район к брату Алексею, где тот с сослуживцами-земляками организовали на хуторе Америка у станции Панфилово коммуну «Красная Заря». Года два добивался Алексей через «руководящих» товарищей по Гражданской войне восстановления в правах своего брата, и семья Ефрема навсегда уехала на Кубань, подальше от злопамятных земляков.

     Вызволить раскулаченного и высланного брата Никиту, пассивного в борьбе за советскую власть, Алексей не мог. Жена Никиты умерла в июне 30-го при родах, сам Никита умер в голод 1933 года где-то на степных дорогах, а его старшие дочки, подбросив младшего брата в Михайловский детдом, пошли бродить по белу свету. Сотни тысяч семей разбежались в те годы по всей стране от сверх-активистов-бедняков, которым постановлением ЦК ВКП(б) «законно» шло 25% имущества раскулаченных. А сколько было безучётного грабежа?! Вот и Евгения считалась до раскулачки богатой невестой.

     Евгения недолго прожила с нелюбимым мужем. Родившийся сын Николай вскоре умер. Подросший Василий Колюка, в отсутствии Трофима, подкатил однажды на паре колхозных лошадей, да и увёз её на ферму, где они оборудовали себе на первое время жилой уголок. В те счастливые годы они и сфотографировались у районного фотографа: влюблённые, в лучших своих нарядах, по модной в те времена причёске. Но счастье длилось недолго: война, мобилизация, первые похоронки. Пришла похоронка и на солдата Василия Петровича Колюку, и остался его след лишь на этой фотографии да в Книге Памяти Новоаннинского района Волгоградской области.

     В войну в моём родном хуторе Красавском в каждой хате разместили по одной-две семьи эвакуированных украинцев, евреев, белорусов. И к Евгении поселили украинского тракториста Исенко. Хоть он и был старше своей хозяйки лет на 15, оставил в эвакуации жену и двух дочерей, но так прикипел к Евгении, что стал просить её «руки и сердца», а после освобождения Полтавщины поехал на родину, поторопился развестись с женой и вернулся к молодой вдове. Но Евгения жить с ним не согласилась, и горько потом печалился Исенко соседям, что ему, как это ни стыдно, придётся возвращаться на Украину к жене и детям.

     Ну а тётя Женя сошлась потом с Иваном Прохоровичем Дырдой, который до войны работал у нас, затем завербовался с семьёй на Дальний Восток, но жизнь с женой у него не заладилась, и он, оставив её с дочерью Таей, вернулся к нам. И в 50-м у них родился сын Анатолий. Но недолго опять было семейное счастье Евгении Ефремовны, - очень скоро фронтовые раны уложили Ивана Прохоровича в постель. И опять пришлось тёте Жене одной работать в колхозе, тянуть дом, хозяйство, растить сына, выплакивая свои горькие слёзы. В 56-м Иван Прохорович умер. После возвращения с Дальнего Востока он пристал вначале к другой вдове, Ксении Л., но ненадолго. И перед смертью просил позвать к нему Ксению, но тётя Женя лишь после его смерти созналась той о просьбе. «А чего же ты не позвала? Я бы ему сказала, отчего он умирает», - ответила Ксения.

     В конце пятидесятых умерли и родители тёти Жени. Конечно, были тогда в её жизни короткие тайные моменты женского «счастья» с чьими-то мужьями: после войны в сёлах мужиков катастрофически не хватало, а жизнь есть жизнь. Но в 1962-м попал к нам прикомандированный разведённый шофёр Иван Васильевич Провоторов, которого и определили на постой к тёте Жене, работавшей бригадиром на овощной плантации. Хоть он и пил временами очень «прилично», обзывал её «Королевой полей», а прожила с ним тётя Женя 25 лет. Колхоз присвоил ей звание заслуженной колхозницы и доплачивал к пенсии десять весомых тогда рублей.

     А в 1963-м трагически погиб сын Анатолий, схватившись рукой за низко висящий электропровод. В похоронной процессии мне пришлось нести на кладбище крест. Чтобы хоть как-то скрасить материнское горе, тётя Женя попросила у своей младшей сестры Варвары, жившей на Кубани с мужем и девятью детьми, отдать ей на воспитание одну из дочерей. Так у нас на хуторе появилась десятилетняя Маша. Но никто не догадывался, как тяжело было и Маше, и тёте Жене. Маша не могла забыть свою родную мать, и у неё язык не поворачивался называть тётю Женю мамой, а чтобы её не обижать, она не называла её и тётей. Так и жили они шесть лет. Тётя Женя боялась за подросшую Машу, старалась держать её в строгости, ограничивая вечерние гулянки. Маша писала даже в программу «Ровесник» Всесоюзного радио, прося совета. Но что ей могли оттуда кардинального посоветовать? А тётя Женя прочитала как-то это ответное письмо и взаимные обиды обострились. Тётя Женя приготовила ей и положенное в деревнях приданое, но Маша решилась после девятого класса вернуться к матери. Тётя Женя очень страдала от неосуществлённого материнства, называя дочками соседних девчат. Особенно тяжело было ей видеть проводы в армию хуторских ребят, сверстников её Анатолия. Всю свою жизнь после гибели сына она соблюдала народное поверье: не есть яблок до Яблочного Спаса, а иначе, мол, её сыновьям на том свете ничего не дадут поесть.

     В конце 70-х - начале 80-х к тёте Жене нежданно приехала с Барнаула двоюродная сестра Анна, дочь Никиты. Она с сестрой Еленой до войны работали на Сталинградском тракторном заводе, в эвакуацию выехали с ним в Рубцовск, да так и остались на Алтае. По их разговорам, жена Шолохова приходилась им какой-то дальней родственницей, вот они с тётей Женей и надумали съездить в гости в Вёшенскую. Племянник Александр, сын Григория, работавший директором совхоза в одном придонском районе, дал им для поездки автобус. Но Михаил Александрович Шолохов тяжело болел, и милиционер на охране не пустил их даже во двор. Походили они по высокой круче у усадьбы, да и вернулись ни с чем.

     А Маша на Кубани закончила десятилетку, поступила учиться в Краснодар, но всё пришлось бросить и вернуться в станицу к неизлечимо заболевшей матери, так как старшие сёстры были замужем, а младшие – школьницы. Через несколько лет мать умерла, а Маша здесь вышла замуж, родила двух дочек-погодок, и к себе, после смерти Ивана Васильевича, перевезла одинокую тётю Женю. Спокойная, счастливая семейная жизнь, хоть тётя Женя и тосковала по родному хутору. Почтальоны, вручая ей переводы с колхозной надбавкой, неимоверно выросшей из-за постоянных инфляций 90-х годов, шутили: «Бабушка Женя, иди, получай свой миллион». Не её беда, да и колхоза тоже, что на эту надбавку, в конце – концов, заслуженные колхозники могли купить лишь по три почтовых конверта. На большее колхозы уже не тянули.

     В памяти тёти Жени было немало старинных народных слов и выражений. Она и дочерей Маши старалась держать «в рамках», вовремя загоняя их с ребячьих посиделок в дом: «Девчата, пора на горшок и спать», - а те обижались в 12-13 лет: «Мама, ну чего бабушка нас так позорит при ребятах?».

     А в 94-м новая беда: Маша с мужем попали в автокатастрофу. Недалеко от станицы Каневской в их машину врезалась машина фермера Яковенко, в которой была четвёрка вусмерть пьяных. Погибли две пассажирки фермерской машины, врачам не удалось спасти и Машиного мужа. Да и сама Маша получила страшные травмы, месяц не вставала с постели, а потом полгода приходила в себя. Участвовать в нервотрёпных судебных тяжбах Маша не стала: мужа уже не вернуть, а на разбитую машину она махнула рукой; так и закрыла каневская прокуратура, на радость фермера, это судебное дело.

     Все заботы по дому, по уходу за Машей и детьми легли теперь на тётю Женю. Она была ещё в силах и помогала им держать в хозяйстве не только кур и уток, но и поросят. И это – на девятом десятке лет жизни. А в 97-м тётя Женя слегла, и теперь уже Маше пришлось несколько месяцев ухаживать за ней. В декабре 97-го Евгения Ефремовна умерла, - годы, тяжёлые годы жизни. Она пережила своих сестёр и брата, хотя и была у них старшей. Семью Ефрема Ивановича вскоре реабилитировали, получилось – посмертно, а внукам по российскому закону никакой компенсации не положено.

     В конце 2000 года исчез наш родной хутор Красавский. А в прошлом году и колхоз «Новокиевский», правопреемник богатого до Перестройки колхоза «Заветы Ильича», лауреата Всесоюзной сельхозвыставки, имевшего председателем Героя Соцтруда Н.П.Логвинова и депутатом Верховного Совета СССР доярку Н.Фисенко, был ликвидирован за долги. Прозябают теперь и другие хопёрские хозяйства: разорённые фермы, исчезающие хутора, унылая безрадостная крестьянская жизнь. Соотношение цен на продукцию села и промышленности и в советские годы было не в пользу крестьян, а нынче – грабёж беспредельный. Горько читать теперь, что в 1929-м сталинско-перестроечном году шли жаркие партийно-хозяйственные споры о путях развития Хопра: сельскохозяйственном – и быть «Швейцарией» или промышленном – и стать вторым «Техасом». Не стали мы в итоге ни процветающей Европой, ни технически оснащённой Америкой.

     Такой вот была жизнь простой женщины, не раз жестоко битой зигзагами нашей сложной истории. Подобную жизнь в той или иной мере прожили многие тысячи российских женщин, великих тружениц, вытягивающих страну к светлому будущему. Вечная им Память и низкий поклон! Дай Бог, чтобы Россия оправилась и от нынешних бед!

     Статья с редакционной правкой и некоторыми сокращениями опубликована в российской газете «Трибуна – РТ» 22 марта 2002 года под рубрикой «Наша биография». Редакция дала ей название и от себя добавила:

     «Когда рассматриваешь страну через такие вот судьбы людские, кажется, что похожа Россия на милую, но бесталанную женщину: за кем только «замужем» ни побывала – за князьями, царями, генсеками и президентами, а счастья познала так мало, зато горя хлебнула с лихвой. Почему? Слишком доверчива и неразборчива? Досадно бывает. Но осудить трудно.

     Однако разве всё так грустно? Посмотрите по сторонам внимательно, покопайтесь усердно во времени, найдите счастливые судьбы, опишите их нам. Все фотографии мы обязательно вернём после публикации».

     Счастливые судьбы, если оборвать «хвосты» биографий (пережитое горе старших поколений, вопиющие трудности жизни нынешних предпенсионников) найти не сложно, но это будет не «биография жизни», а какой-то кусочек. Лет 10 назад по Центральному ТВ на 8 марта показали серию женских фотографий, чередуя их картинками из истории страны: гражданская война, НЭП, коллективизация и раскулачивание, террор 30-х годов, Великая Отечественная, восстановление экономики, освоение целины, комсомольские стройки; и фотографий с печальными лицами женщин оказалось в том ряду очень много. Чего же тут приукрашивать?

А.Ф.ТАРАНЕНКО, краевед, подполковник запаса                   

Статья подготовлена для размещения в Интернете 4 января 2010г.