КУБАНСКИЕ ОСКОЛКИ ХОЛОКОСТА
А.ТАРАНЕНКО, ст. Роговская, Кубань.
Казаки справедливо обижались, что в Гражданскую войну и последующий советский террор более других пострадал именно казачий этнос, а советская история об этом умалчивала.
Помнится, ещё в шестидесятые годы, то ли на занятиях по тактике, то ли в учебниках по марксизму-ленинизму говорилось, что неминуемым последствием для воюющей страны становятся не только гибель и увечья военнослужащих, но и жертвы среди гражданского населения, и по статистике в 1-ю мировую войну на долю мирного населения воюющих государств пришлось 5 процентов жертв, во Вторую мировую – 50 процентов, а нынешние, мол, войны дают 90-95 процентов таких жертв. При Горбачёве было обнародовано, что в Великую Отечественную войну погибло 27 миллионов советских людей и, учитывая нынешний «генштабовский» расклад военных потерь, получается, что три пятых из этого числа жертв – мирные жители. Выходит, наша страна в полтора раза превысила мировой «норматив», а власть долгие годы замалчивала эту нелицеприятную особенность.
На фронтах воевало 500 тысяч советских евреев, 200 тысяч из них погибли. В боях евреи гибли наравне со всеми воинами, а вот в плену и оккупации они подвергались казни вне очереди: пишут, что фашизм уничтожил в Европе 6 миллионов евреев, из них почти половину – на оккупированных территориях СССР. Некоторые оспаривают эти цифры, но я в статье буду говорить не о цифрах, а о той обстановке, которая привела к громадным потерям среди гражданского населения вообще, и евреев в частности.
Символом фашистского уничтожения советских евреев стал Бабий Яр в Киеве, где было расстреляно около 150 тысяч евреев Украины. Печальную известность получила Змиевская балка под Ростовом, где только 11 августа 1942 года было расстреляно свыше 15 тысяч евреев. Таких мест по России много, есть свои «бабьи яры» и на Кубани, в том числе под Тимашевском, но тема Холокоста у нас долгие годы замалчивалась, поэтому многие исторические детали забыты.
Станица Роговская по событиям, происшедшим здесь в фашистскую оккупацию, выбивается из общего представления о гитлеровском режиме на территории СССР. Одним из «белых пятен» советской истории был тот факт, что политический режим на оккупированных территориях был различным. В ряде регионов РСФСР, где оказалось больше обиженных на советскую власть наших граждан, немцы разрешили создание органов местного самоуправления с весьма широкими полномочиями, вплоть до создания антипартизанских вооруженных формирований. Уже в октябре 1941 года появился Локотской округ на территории ряда районов Орловской, а затем и Курской областей, а в конце лета 1942 года аналогичные «округа» были образованы на казачьих землях Дона, Кубани и Терека.
Масштабы нашей трагедии лежат не только на фашистах, но и в немалой степени - на совести тогдашнего высшего руководства СССР, но об этом и поныне не всякий решается заговорить. А ведь именно из-за запоздалого разрешения на эвакуацию граждан Ленинграда, пришлось потом расплачиваться сотнями тысяч жизней женщин, детей и стариков. Теперь о ленинградской «дороге жизни» известно всем, а о керченской «дороге жизни» мая 1942 года советская власть постаралась забыть. История отметила зловещую роль в Крыму представителя Ставки Мехлиса, который запретил строить запасные оборонительные рубежи, чтобы Красная армия, зная, что позади окопов нет, не отступала. О том, как весной 1942 года на подходах к Керчи две наших армии, потеряв 176 тысяч бойцов, отступали по лужам крови, уже упоминалось. К керченской переправе пробивались и многотысячные массы гражданского населения, тоже гибнущего от бомбёжек и обстрелов. Когда фашисты захватили Керчь и стали фильтровать народ, не успевший переправиться на Кубань, то объявили, что будут отправлять на работы, и с собой нужно взять смену белья, трёхдневный запас еды. Фактически же под
Керчью провели массовый расстрел, в том числе нескольких тысяч евреев.
Аналогично запоздала эвакуация и Сталинграда, и историки поныне спорят: то ли 45 тысяч погибло в переполненном городе во время фашистской бомбёжки 23 августа 1942 года, то ли 250 тысяч. Приказ о разрешении эвакуации женщин и детей из Сталинграда, как известно, последовал лишь на второй день начала массированных бомбёжек города. Сталин полагал, что Красная армия будет более стойко защищать нашу землю, зная, что позади – беззащитное гражданское население, поэтому предложения об эвакуации считал пораженческими, со всеми вытекающими отсюда трибунальскими последствиями для их авторов. Хотя о Москве еженедельник «АиФ» обнародовал в №18 за 2010 год: «С 5 июля 1941 года началась эвакуация из Москвы семей начальствующего состава и сотрудников комендатуры и 1-го отдела (госохрана) Наркомата госбезопасности в Куйбышев».
15 июля 1942 года немцы прорвали фронт между Доном и Северским Донцом: зарядившая дождливая погода замедлила немцам моторизованный рывок к Ростову и Сталинграду, но и у нашего Южного фронта генерал-лейтенанта Малиновского не было в резерве сил для ликвидации вражеского прорыва. Ведь Ставка ВГК ошибочно полагала, что целью летней кампании Гитлера будет Москва, поэтому и держала там значительную часть резервов, считая южное наступление немцев отвлекающим манёвром. Лишь в августе 42-го эти соединения, в т.ч. воздушно-десантные корпуса, постепенно преобразуемые в стрелковые дивизии, начали перебрасывать через Сталинград и Астрахань для усиления Кавказа, но очень скоро их пришлось заворачивать от Астрахани на северо-запад, навстречу приближающемуся к Волге врагу.
Именно 15 июля 1942 года Краснодарский краевой комитет ВКП/б/ и крайисполком подготовили предложения по эвакуации «первой очереди» - промышленных предприятий, продукции и ценностей сельского хозяйства Азово-Черноморского побережья и северной части края. Записку с просьбой разрешить эвакуацию «первой очереди» до 1 августа представили 17 июля в Комиссию по эвакуации при ГКО, председателем которой был Н.М.Шверник.
21 июля немцы подошли к ростовскому укрепрайону. В тот же день краснодарское руководство отправило Швернику авиапочтой материал с предложениями по эвакуации «второй очереди» (центральной части края) со сроком до 10 августа и «третьей очереди» (юго-восточной части края) со сроком до 20 августа. То ли Шверник боялся подступиться с этими документами к Сталину «раньше времени», то ли сам Сталин не торопился дать разрешение на эвакуацию, но все постановления ГКО по вопросам эвакуации с территории Кубани были приняты в период с 28 июля по 4 августа. В Краснодаре их получили 3-7 августа, но к этому времени враг уже вторгся на территорию Кубани, а железная дорога была парализована непрерывными бомбежками. Например, на Тихорецк немцы ещё 26 июля сбросили 208 авиабомб.
К августу 1942 года Кубань тоже была переполнена беженцами. С блокадного Ленинграда здесь было размещено 36 тысяч человек, в том числе 10 тысяч детей. В Роговскую эвакуированные попали в разное время. Крымчане – вместе с эвакуированным колхозным скотом в ноябре 1941 года и весной 1942-го, а с конца весны 42-го по колхозам Роговского района были распределены несколькими потоками ленинградские женщины, девушки и дети.
Краснодарский крайком, на свой страх и риск, не дожидаясь разрешения ГКО, 20 июля принял решение об эвакуации скота из северных районов: колхозы и совхозы были оповещены 24 июля, но большая часть скота роговских колхозов в горах за Армавиром попала в окружение. Часть погонщиков, вместе с уполномоченным от райисполкома, разбежались, но скот трёх колхозов погонщики пригнали назад: оккупанты фотографировали этот процесс для своей прессы, а НКГБ потом разбирался со «сдавшими скот врагу», хотя часть скота оккупацию пережила. Не лучше получилось и с начавшейся 28 июля эвакуацией тракторов и моторов от комбайнов, - значительную их часть пришлось «курочить» у кубанских переправ.
В условиях войны самовольное передвижение народа пресекалось, получить продукты в голодное время могли лишь «прикрепленные», поэтому большинство беженцев, среди которых было и много евреев, дисциплинированно ждало официального разрешения на выезд из прифронтовой Кубани. Но крайком, в отличие от скота и техники, разрешил лишь «частичную эвакуацию», и это касалось семей партактива и работников НКВД, которым - понятно – грозила верная смерть. А когда разрешение ГКО на эвакуацию народа пришло, Кубань стала уже фронтовой: эвакуироваться в сторону Сталинграда оказалось невозможным, вскоре был перерезан и путь через Армавир на Орджоникидзе. Роговчане, пытавшиеся эвакуироваться тем маршрутом, вернулись при немцах домой. Не всем повезло и с гужево-пешим отходом на юг, через Горячий Ключ к Туапсе, т.к. моторизованный Вермахт 9 августа был уже в Краснодаре и Майкопе. И из-под Горячего Ключа народ, пытавшийся уйти от оккупации, по настоянию немецких комендантов тех станиц вернулся из фронтовой зоны в тыл, в том числе и в Роговскую, как это получилось с семьями руководства элеватора.
В каких условиях проходила тогда эвакуация одного из краснодарских детдомов с детьми из оккупированных территорий, Тимашевская газета «Антиспрут» опубликовала 27 мая 2010 года статью «Время, когда люди не жили, а выживали» - дневниковые записи уроженки станицы Роговской Ольги Даниловны Москаленко, которую, студенткой пединститута, направили летом 1942 года воспитателем в детдом:
«Начались налеты на Краснодар. Потом заговорили об эвакуации – шепотом, потому что вслух говорить об этом было нельзя. Наконец, 29 июля 1942 года райком партии объявил: «Если за пять часов не выедете – будет поздно». Впрочем, потихоньку мы начали готовиться к этому раньше…
В Майкопе нас бомбили, мы проехали за город подальше, там остановились, думая заночевать, но вдруг узнаём, что наши уже сдали Майкоп. Пошла суета, паника…
Переночевав в Апшеронске, мы, было поехали дальше, но охрана не пускала через мост… Потом нам всё же удалось проскочить мимо охраны. Ехали и видели, что всё уже готово к сдаче…
Приехали в Хадыжи, он весь сгорел, а нефть ещё горела. И всё время бомбежки, налеты. Здесь все люди мертвые, но всё забито проезжающими – подводы, машины, трактора, танки, пушки, пехота и ежеминутные налеты… Проехать невозможно, всё забито… После Хадыжей нас охрана прогнала в сторону, в лес, потому что днем нельзя ехать по дороге, она нужна военным. Стоим, ждем, немцы летают в небе…
Мы выехали к морю и к Туапсе. Там пусто, никого, жители ушли в горы, гражданской власти нет. И поехали дальше. В Сочи всё было спокойно, ничего не разрушено, нарядные люди, цветы, ароматы, даже газированная вода! Здесь мы нашли наше КрайОНО – отдел народного образования. Нам дали эваколисты и по 600 граммов хлеба впервые за всю дорогу…».
17-й Кубанский казачий кавалерийский корпус пытался задержать немецкое вторжение на Кубань по рубежам речек Кагальник и Ея, но в ночь с 3-го на 4-е августа Будённый, командующий Северо-Кавказским фронтом, приказал срочно отходить на левобережье Кубани, т.к. рванувшийся к Ворошиловску (Ставрополю) враг повернул часть танкового клина в тыл кавалеристам.
Советская и партийная власть Роговского района ушла партизанским отрядом 4 августа в плавни на заранее подготовленные базы. В одних колхозах зерно раздали на трудодни, а в других его уничтожили, чтобы не досталось врагу. Запасы муки в амбарах обливали керосином, мельница с маслобойкой, элеватор с большим запасом зерна спецкомандой были взорваны и подожжены. Власть ушла поспешно, панически.
Паниковали тогда многие. Контингент кубанских тюрем спешно, под бомбёжками и с опасностью попасть в окружение, уводился на юг. 11 августа Военсовет фронта дал письменное разрешение на расстрел «политических» и роспуск «бытовиков» тех групп, которые не успели вовремя уйти в тыл. Так 1314 человек, осуждённых и подследственных по политическим статьям, были расстреляны в горах, в районе станицы Курганной, посёлков Шаумяна, Куринской и Хасаут-Греческий, а 3015 человек, осуждённых по бытовым статьям, там же освободили, передав в воинские части 800 годных к военной службе. Так было и в других регионах при отступлении Красной армии в 1941 году. Есть и публикации, как, например, в станице Шкуринской 3 августа 1942 года, из-за невозможности эвакуации, были убиты ударами железным прутом по голове 30 подследственных Штейнгартовского райотдела НКВД, в т.ч. четверо отставших красноармейцев, три женщины, а исполнитель – начальник райотдела НКВД Кислицын – работал там же и после войны.
6 августа пал Армавир, т.к. прикрывавший Кубань с северо-востока 1-й Отдельный стрелковый корпус оказался обезглавлен предательством командира - полковника М.М.Шаповалова, старого будённовца, на которого осенью, по инерции, пришло извещение о присвоении звания генерал-майора. Позже немцы поручили ему формировать в станице Крымской казачью часть под названием «Свободная Кубань», которая действовала на Новороссийском направлении.
Журнал «Родная Кубань» (№1, 2003г.) уже писал, как отступающие массы людей, техники и скота ещё двигались непрерывным потоком по краснодарским мостам через Кубань на юг, но в полдень 9 августа по категорическому приказу штаба обороны мосты были взорваны, разметая всех, там находившихся. Руководство опасалось, и не без оснований, что вместе с отходящим народом просочатся и немецкие диверсанты полка «Бранденбург», поэтому своих не пожалели. Из-за взорванного шлюза Тщикского водохранилища вода в Кубани поднялась на 3-4 метра, и переправа вплавь, на досках и брёвнах, продолжалась ещё несколько часов, но тысячи солдат и мобилизованных попали в Краснодаре в плен. Официально сообщалось, что Краснодар был сдан 12 августа, но фактически к исходу суток 9 августа немцы заняли всю территорию города, а наша передовая до 12 августа располагалась по левому берегу Кубани от Пашковской до Елизаветинской.
О том, что творилось тогда по соседству, на переправе у станицы Марьянской, у меня есть запись воспоминаний фронтовика Николая Григорьевича Каламбета. Там тоже всё вокруг было забито эвакуируемым скотом, тракторами, гражданским населением, солдатами и машинами. Когда Николай Григорьевич с группой новобранцев подошли к Кубани, паром был на другом берегу, и в ответ на приказ командира 339-й стрелковой дивизии перегнать паром, с того берега послали его по известному русскому адресу. Двух солдат, пытавшихся без команды переплыть Кубань за паромом, комдив лично застрелил из чьей-то винтовки. А когда паром всё же перегнали, то началось столпотворение, и комдив приказал сбросить в воду 3-4 пролётки убегающего гражданского начальства, чтобы погрузить свой автомобиль. В итоге человек 800 – гражданских и военных – не успело перебраться на другой берег, и подскочившие на мотоциклах и танкетках немцы погнали их в Марьянскую, а там многих распустили по домам.
Ещё одним «белым пятном» советской истории был тот факт, что из немецкого плена до Сталинградского «котла» распускалась по домам часть украинцев, казаков и иных, «не представляющих угрозы для Рейха», и таких, по «не нашим сведениям», было полмиллиона человек. А сколько военнопленных спасли наши женщины, забрав их с концлагерей под видом своих мужей, но подвиг этих женщин был предан забвению из-за государственного отношения к самим пленённым. Часть таких немецких «отпускников» появилась в оккупацию и в Роговской: кто-то согласился на требования новой власти и работал на той или иной должности, а кто-то, избитый полицейскими, был ими расстрелян или ушёл к фронту. Одни потом отступили с немецкой армией и сгинули безвестно или отсидели после войны в наших лагерях, а другие дождались прихода Красной армии, и тут же большинство их попало штрафниками на фронт.
На оккупированной Кубани было создано 10 «областей»: Краснодарская, Крымская, Тимашевская, Каневская, Уманская, Тихорецкая, Ново-Покровская, Армавирская, Кропоткинская и Майкопская, объединившая каждая от 4 до 11 районов, во главе которых стали бургомистры.
А в Роговской, только лишь советская власть ушла в подполье, как по улицам, за два дня до прихода оккупантов, уже стали носиться на пожарной телеге доморощенные немецкие приспешники, грозящие переловить партизан. А с ними, размахивая наганом и поддакивая, носилась казачка Ирина Кононовна, оставленная НКВД для подпольной работы.
Немецкая разведка появилась в Роговской 6 августа, но не задержалась, и здесь несколько дней действовал карательный румынский отряд, грабя народ, насилуя женщин. Румыны в первый же день расстреляли на берегу Кирпилей у мельницы пятерых мужчин, оказавшихся в бинтах и в красноармейской одежде. Вскоре немцы в станицу вернулись, поприжав разошедшихся румын.
Немецкое командование быстро и без проблем установило в Роговской 9 августа новую власть. На общем сходе бургомистром района был избран Давыд Евдокимович Прокопец, бывший прекрасный учитель русского языка и литературы. НКВД оставил его для подпольной работы, чтобы он стал атаманом или бургомистром, и перед немцами он имел хорошее «алиби»: его отец воевал в Белой армии, эмигрировал, потом вернулся домой, но в 1930-м ОГПУ его арестовало и определило «на Соловки», где он и сгинул. Поэтому Давыд Евдокимович специально в период станичного безвластия красовался народу в казачьей форме на коне. Кстати, подобное алиби было и у Кононовны: её замужняя сестра была раскулачена и сослана в Казахстан.
С предложением быть атаманом подъехали на машине к дому старого казака Головко, но тот поблагодарил за доверие и отказался за преклонностью лет, и Прокопец уговорил на атаманство 71-летнего «говорливого» казака Филиппа Несторовича Мамая, работавшего до войны рубщиком мяса на базаре. Фигура атамана была чисто декоративной, и беззлобный Мамай запомнился народу тем, что любил выпить, и где бы ни появился, спрашивал: «Выпыть е?». Начальником полиции был назначен бывший колхозный плотник Ферапонт Леонтьевич Заяц, а начальником жандармерии – Василий Фёдорович Федина, бывший разнорабочий, только дезертировавший с армии. Немцы поручили народу выбрать «шефов» – новых председателей колхозов, а также старост станиц и хуторов. Колхозы были переименованы в номерные общины. Старушки вспоминают, что два старших брата Зайца погибли в Гражданскую войну «белыми», братья Семён и Никифор ушли с Врангелем в Болгарию, а Федину в 29-м раскулачили, выгнав из небогатого дома, - вот они и пошли первыми на службу к немцам. Некоторые мужики, работавшие до войны с Зайцем в колхозе, вернувшись с фронта, долго отказывались верить,
то он пошёл служить немцам.
13 августа в Роговской немцы расстреляли у мельницы ещё двоих, бывших по ранению красноармейцев, - еврея и местного, Кузьму Михайловича Конограя, работавшего агрономом-овощеводом в колхозе «Большевик». Он снабжал отступающих красноармейцев овощами, и именно за это, по семейным рассказам, был выдан знакомым полицейским. А солдат-еврей, имя которого, то ли Миша, то ли Петя, попав в Роговскую, сошелся здесь с Ниной, приёмной дочерью Андрея Григорьевича Калашникова. Его тоже выдали. Станичникам он запомнился тем, что продавал на рынке редкие тогда наручные часы Кировского завода.
В оккупацию немецкий гарнизон и ортскомендатура были в станице Тимашевской, ставшей «областным» центром для ряда соседних районов. В Роговской располагались лишь небольшие румынские подразделения и немецкая сельхозкомендатура в лице коменданта, нескольких офицеров и солдат. Под контролем коменданта, бургомистратура руководила работой общин, больницы, магазина, школ, ЗАГСа, взимала местные налоги. Уроки в школах начинались и заканчивались молитвой «Отче наш», а кто не знал её, получал плети от полицаев, иногда при проверяющем коменданте, поэтому часть учеников школу бросила. Комендант не любил, когда у школьников пальцы или тетради были испачканы чернилами, и те школяры вспоминают теперь, как тряслись от страха, держа руки на партах при проверке роговским комендантом, например, школы х.Поды.
Новая кубанская власть, как могла, восстанавливала гражданскую жизнь: работали больницы, общины и артели, издавались газеты; в конце сентября сообщалось, что Кубань должна засеять озимыми 1.300 тысяч гектаров, и уже 200 тысяч засеяно, хотя Роговской и Поповический районы обеспечены семенами всего лишь на 5%; в Тимашевской и Темрюке восстановлены рентгенкабинеты; Васюринская МТС отремонтировала уже 76 тракторов, а Пашковская МТС к декабрю отремонтировала 47 тракторов, 4 локомобиля и 11 комбайнов, в районе засеяно 4 тысячи гектаров озимых, вместо плановых 3,7 тысяч. В преддверии зимы бургомистр Краснодара объявил сбор тёплой одежды и обуви для военнопленных. А в Апшеронске лагерь с пятью тысячами военнопленных охраняли казаки, добровольно сдавшиеся немцам.
В октябре приветствовали первую Кубанскую сотню, составленную из добровольцев, бывших военнопленных-кубанцев. К ноябрю работало уже 165 маслодельных заводов, выпускавших до 15 тонн сливочного масла в день. 9 ноября в Краснодаре немцы устроили торжественный приём по случаю приезда сотрудников японского посольства. С 25 ноября бургомистратура ввела запрет на лов рыбы в Кубани из-за нереста рыбца и шемаи. В Ейске приказом районной управы часовую стрелку перевели на час назад и стали считать это зимним берлинским времяисчислением.
С декабря стали агитировать выезжать на работу в Германию, «страну передовой техники», мужчинам и женщинам от 17 до 40 лет: «Возьми с собой ложку, нож, вилку, миску для еды и зимнюю одежду и обувь. За них ты получишь соответствующее вознаграждение германскими деньгами…», «За 20 дней записалось на Краснодарской бирже труда в Германию свыше 1000 человек. Первый эшелон с добровольцами пойдёт в ближайшее время». И он действительно 15 декабря ушел, но о том, что до «Сталинграда» на работу в Германию было немало добровольцев, а также о сносных условиях их работы там – очередное «белое пятно» советской истории. Были ведь и те, кто поверил в победу Гитлера, и с Кубани в первом эшелоне поехало почти полторы тысячи человек.
С января бургомистров переименовали по-казачьи – «атаман». Сообщалось, что в Брюховецком районе вспахано под зябь более тысячи га, посевным материалом общины района обеспечены, из 150 тракторов 95 уже отремонтированы, работают Брюховецкая и Батуринская больницы, а также 2 амбулатории и 4 фельдшерских пункта. В Тимашевском парке планируют установить весной памятник освобождения станицы немецкой армией от большевиков, автор оригинального проекта – местный художник М.В.Лазько. Тимашевский лубзавод даёт уже ежедневно по 1,8 тонне конопляного прядева, а в конце января, когда заработают и остальные цеха, продукции будет по 5,4 тонны в день. Тимашевская пром-кооп-артель вырабатывает «гарный черепьяный посуд»: глечики, миски, полумиски, макитры, супники, цветочницы, а также чёсанки – «валяные чоботы». А в феврале 1943 года сообщалось: в Тимашевской области организован украинский театр под руководством г-на Сайко, который «получил разрешение на гастроли в станицах и хуторах области»; в станицах Брюховецкой, Ейской, Ахтарской открылись звуковые кинотеатры, снабжаемые кинокартинами Краснодарской кинопрокатной к
онторой.
Полицейских и жандармов оказалось в Роговском районе больше, чем партизан. Вообще-то, по оккупационному нормативу полагался один чин «службы порядка» на каждую сотню населения. Зарплата жандармов была выше, чем у полицейских. Кто-то из них объективно был обижен на советскую власть за расказачивание, кто-то – за раскулачивание, и добровольцы рьяно исполняли свои новые обязанности. Но многие оказались полицейскими по воле обстоятельств. Полицаи-активисты вызывали красноармейцев, оказавшихся перед оккупацией дома по ранению, и предлагали или идти служить к ним, или отправиться в концлагерь. Или просто заставляли служить «освободителям», полосуя нагайками до крови тех, кто так или иначе пострадал от советской власти и должен был, по их мнению, служить новой власти.
Немцы через полицию быстро провели на Кубани перерегистрацию населения с отметкой в паспортах. Обычно они в первую группу, или «категорию», относили тех, кто заслуживал немецкого доверия. Во вторую – основную, инертную массу, а в третью – семьи партийцев, партизан, активистов советской власти. С «третьего списка» были первые кандидаты-заложники на казнь в случае каких-либо диверсий или эксцессов против немцев. Евреи и иностранцы помечались в этих списках особо. На Кубани особо отмечали и тех, кто прибыл в эвакуацию, а роговское полицейское руководство – «возродившиеся казаки» - записало сюда и семьи «иногородних». Не секрет, что в Роговской, как и во многих кубанских и донских станицах, советская власть весной 1918 года была организована с помощью красногвардейских отрядов в основном «иногородним» населением – «городовиками». И после страшного голодомора 1933 года наполовину опустевшие кубанские станицы советская власть заселила завербованным народом из Белоруссии и областей РСФСР, поэтому в оккупацию «казаки» припомнили прошлые обиды.
Таиса Захаровна Степаненко вспоминает, что она дружила с эвакуированными ленинградскими девчатами и при переписи решила записаться с ними – «иногородней», - но там сидел мужчина, который знал её арестованного в 1937 году отца и сказал: «Как всыплю сейчас тебе плетей, так узнаешь, какая ты «иногородняя»».
Не знаю: все ли шесть месяцев оккупации здесь был один и тот же немецкий комендант, но в актах роговских колхозов о причиненном фашистскими оккупантами ущербе упоминаются комендант Цимлер (Тимлер), а также офицеры комендатуры Липерт (Линпарт), Ликкут и Рейнгардт. Несколько человек, детей тех «городовиков», рассказывали мне, что полицаи просили у коменданта несколько дней, чтобы разделаться с семьями коммунистов, партизан и «городовиков». Бургомистр Прокопец категорически выступал против этого. Комендант же попросил разъяснить, кто это такие – «городовики», а узнав, опротестовал занесение их в «третью категорию»: «Их вины перед Германией нет». Устроить «варфоломеевскую ночь» он тоже запретил, ответив, что и сам был коммунистом в 1918 году, но семья в этом не виновата. Рассказывают, что осмелевшие женщины потом даже расспрашивали его, и он отвечал, что родом из небогатой семьи, что война – это плохо, а дома у него жена и детишки. Некоторые роговчане, путая фамилии, полагали до моих разъяснений, что комендантом был родственник станичных Темиров.
Этот комендант наказывал за воровство румынских солдат, отхлестал сворованными перчатками даже и немецкого солдата, когда на него пожаловалась Нина Сергеевна Шуткина, жена комиссара партизанского отряда. Так Роговская избежала не то что массовых казней мирного населения, а и вообще ни одного человека здесь по этому признаку не казнили. Полиция повесила лишь в центре станицы Леонида Марченко и его сестру Соню за убийство Валентины Дзюбы, матери подруги Леонида, выступавшей против такого «жениха». А вот дочь Валентины, соучастницу убийства, от виселицы Заяц отстоял: то ли, что «казачья дочь», то ли какой-то роднёй ему оказалась, и «невеста» отделалась лишь отсидкой в подвале. По приказанию коменданта («чтобы смотрели, как надо уважать старших») на казнь согнали много народа. А в 1948 году двух полицейских, подвозивших Марченко на телеге к виселице, осудили как пособников казни.
Фронтовик Михаил Максимович Гапон, житель соседней станицы Ново-Джерелиевской, рассказывал в августе 2008 года московской экспедиции «Мемориал», что его отца местные полицейские возили к роговскому коменданту на предмет репрессии как «городовика», но комендант не разрешил его трогать. Поэтому Михаил Максимович тоже благодарен этому коменданту, которого, не прочь бы, разыскать по телепрограмме «Жди меня». Конечно, грабежи и изнасилования со стороны румынских солдат, а перед отступлением и немецких, - были, но об удивительном поведении ряда немецких солдат и офицеров – разговор особый.
В Лондоне в 1991 году была издана на русском языке книга Якова Айзенштата «Записки секретаря Военного трибунала». Автор – человек эрудированный: в 1942-43 годах был на Кубани сотрудником военных трибуналов казачьего кавкорпуса, 36-го района аэродромного базирования, Армавирского гарнизона. Среди очерков книги - «Еврейская трагедия на Кубани» и «Цыгане и лошади».
О цыганах он писал: «Гитлер поставил перед собой задачу уничтожить не только евреев, но и цыган. Однако уничтожение цыган не осуществлялось с такой последовательностью, как уничтожение евреев, и после изгнания гитлеровцев, например, с Кубани, там оставалось довольно много цыган. Цыгане всегда любили кочевать по плодородной Кубани. Если бы кто-либо рассказал мне о том, что я увидел после отхода немецких войск с Кубани, я бы никогда не поверил. Но я увидел собственными глазами, как цыгане, у которых забрали лошадей для Красной армии, сами впрягались вместо лошадей в свои таборные повозки и перевозили их с одного места на другое на большие расстояния. Так велико было их неистребимое стремление к кочевой жизни».
Да, цыгане здесь ни оккупантами, ни местной властью не преследовались. Более того, газета «Кубань», печатный орган Краснодарского бургомистра, 16 декабря 1942 года поместила объявление, что под руководством И.М.Данченко в городе действует хор цыган, 18 человек, давший уже 12 концертов для германских войск. Тем не менее, в краевых СМИ, то ли по незнанию, то ли специально, не раз уже ложно упоминали, как немцы на Кубани уничтожали евреев и цыган.
Вспоминают цыганские истории и роговчане.
Меланья Васильевна Шелудько рассказывает, что летом 1942 года у станицы, за Рожковой греблей, расположился цыганский табор, промышляли цыганки гаданием и в оккупацию, выманивая за это курочек и прочую снедь. Ведь матери и жёны волновались за своих воевавших мужчин, в оккупацию переписка прервалась, вот многие и просили цыганок погадать об их судьбе. Да и у ряда самих цыганских семей мужей отсюда мобилизовали, вот их семьи и остались здесь, некоторые навсегда.
Анна Прокофьевна Бережная вспоминала: «В войну в Роговскую приехало семей шесть цыган. Одна семья поселилась у нас. Они и при немцах тут жили, немцы их не трогали. В сарае у нас стояла пара цыганских коней. Цыганки ходили гадать по станице, иногда и нас угощали тем, что насобирают. А к старой цыганке народ валом валил гадать на дом, несли и кукурузу, и сушки абрикосовые, и другую еду.
При немцах в кинотеатре «Маяк» по воскресеньям были танцы с 4-х до 8-ми часов вечера. Мне было 15 лет, и я тоже бегала туда. Тут были эвакуированные девчата с Ленинграда, так они танцевали с немецкими офицерами. Мы ещё возмущались, что убежали с Ленинграда от немцев, а здесь танцуют с ними. Одна девушка отказалась танцевать с румынским офицером, и тот дал ей пощёчину, а немецкий офицер подскочил, и румына куда-то вывели».
Но в отношении еврейского народа кубанские события ничем не отличались от остальных оккупированных территорий СССР. Так же печатались в газетах антисемитские статьи, распространялись книги и брошюры того же содержания, отдельные листки которых, использованные как писчая бумага, встречаются теперь в местных архивных фондах; евреи подлежали поголовному уничтожению, и так же кто-то выдавал их оккупантам, а кто-то, наоборот, спасал. И подробности жизни кубанцев в оккупацию я упомянул для того, чтобы на этом фоне наглядно смотрелось положение евреев. Опять процитирую Айзенштата:
«В период немецкой оккупации Кубани во всех окрестных станицах был создан из местного населения мощный аппарат администрации, полиции, жандармерии. Тысячи людей, включая интеллигенцию, пошли служить к немцам. Немцам удалось сформировать вспомогательные воинские формирования… Замечание о том, что советские источники умалчивают об этом, справедливо, но предположение, что число коллаборантов было относительно невелико, грешит против истины. Только Военный трибунал Армавирского гарнизона рассмотрел тысячи дел о старостах, полицейских и жандармах, действовавших на Кубани. Такие дела рассматривались и другими Военными трибуналами, находящимися на Кубани…
В советской печати наряду с умолчаниями о действительных событиях, имевших место на Кубани, встречается и прямое искажение фактов. В очерке «Краснодар» Константин Симонов написал: «В течение шести месяцев изо дня в день вербовали «кубанскую армию», которая в конце концов оказалась «некомплектной сотней». Они выдавали хлеб и сто пятьдесят рублей в месяц семьям иуд, пошедших слу… Продолжение »